Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Он видит при помощи Сапиенса. — Оно и естественно:

— Кто бы стал так добросовестно работать не на самого себя.

Пятой спицей в этом четырехэтажном бараке — На Горе, как у Некоторых в Голливуде — был Амер-Нази. Но он никогда не оживал, хотя и ясно было:

— Всё чувствует, — как Альцгеймер, но сказать тока ничего не может. Распи с помощью Одиссея, который смог вернуться целым и невредимым не только из Троянского Путешествия, но и даже с самолета Котовского упал мягко:

— В Волгу, — и что важно, не попал, как на зло, не только во вражескую, но и в свою канонерку.

Однако:

И следовательно, продолжение еще следует. Сначала все расселись за одним восьмиместным столом, но не тем, где долго ждали своей очереди белые офицеры, как-то:

— Врангель, Дроздовский и эт-сэ-тэ-ра, — а в середине зала. Но хотя это была и нейтральная полоса, встал Распутин и предложил:

— Не зажиматься, как крысы перед нападением на узника замка Ив, когда, он наконец, расстанется со своими мечтами о сказочных богатствах на необитаемом острове, и примет смерть:

— Лицом к лицу, как это следует, сидящему здесь до седой бороды узнику. — Ибо. Ибо, ибо:

— Крысы начинают свой пир во время чумы с:

— Лица именно. И никто не бросил ему в лицо ни одного слова — разошлись молча:

— Пархоменко, Котовский, Коллонтай, Жена Париса, Фрай, — за ближний от входа в зал — выхода в фойе длинный стол, — а:

— Дроздовский, Аги, Ника Ович, Щепка, Колчак, Распутин — за стойку бара, но лицом к — на них, на полосатых, как, к удивлению некоторых, решила себя позиционировать в последний момент, даже Жена Париса, и уже почти принявшая приличный для человека вид Коллонтай. Только Батька Махно не присоединился ни к одной, как он сказал:

— Тачанке, — и обнаружился на молчаливый вопрос всех за стойкой бара.

— Боюсь, он нас отравит, — сказала Аги, но так это для себя, в шутку, но ее поддержал с другого стола хриплым, но уже достаточно слышимым голосом Фрай:

— Думаю, нам лучше вообще уйти отсюда в Метрополь.

— Я поддерживаю, — сказала жена Париса. Она забыла, что уже хотела расстаться с этим себя и теорию-любивым парнем. Но их расставание не было случайным, не в белокурой бестии Кой Кого было дело, а в том, что Фрай считал свою теорию:

— Пра-ктически, — доказанной. И последний штрих он собирался сделать сегодня.

— Почему именно в Метрополь? — спросил Махно, сомневаясь, что эта реваншистская затея кончится для него хорошо. Но все решили идти в Метрополь, подсознательно еще желая постоять на краю, потянуть немного время, а Распутин дал для этого формальный повод:

— Там в подвалах еще остались бутылки Хеннесси.

— Сказал бы лучше мадера! — весело и вместе с тем печально крикнула Ника-Ович.

У поворота за угол Фрай остановился, и присел, отставив одну ногу назад, как бегун на короткие дистанции.

— Где Фрай? — спросила надтреснутым голосом Коллонтай.

— Пропал! — воскликнул Махно, и хлопнул себя по ляжкам. Но тут же добавил: — Я схожу. Посмотрю за угол.

— За поворот схожу я, — сказала Жена Париса, но ее опередил Дроздовский:

— Стойте на месте, — сказал он, — это может быть провокация. Он повернул за угол, и не нос к носу, так как были на разной высоте:

— Фрай так и сидел, на одном колене, оставив другую ногу назад, как длинный хвост, а Дро, который держал в руке Кольт с полудюймовыми пулями, удивленно, но уже с почти с пониманием рассматривая эту плоскую фигуру, с высоты, как ему показалось:

— Птичьего полета, — столкнулся с ним. Дроздовский хотел присесть, но согнулся только до половины:

— Фрай укусил его за ногу. — И было уже ясно, не просто за ногу, а за:

— Пятку. На крик, но не Дро, а победный рёв Фрая первым прибежал Колчак, и видя, что Фрай так и держит длинными, как персидские кинжалы, зубами пятку — расстрелял в его голову весь полудюймовый барабан армейского Кольта, который в самой Америке применялся уже только против буйных беркерсиеров одного воинственного племени, ибо простой 38-й их не брал:

— Продолжали драться, даже имея в себе шесть пуль.

Остальные начали разбегаться на разные стороны улицы. Махно сказал:

— Видимо, до Франции Хеннеси я уже не попробую, а там у меня на него денег не хватит. — Если только подрабатывать одновременно с сапожным мастерством маленькой работой на какую-нибудь контрразведку. Тут пуля Коллонтай задела его голову, и рикошетом от стены дома направились в лоб.

— Неужели случайно попадет? — успел спросить Батька Махно, но усмешка не успела проступить на его лице. Четвертым был убит адмирал Колчак, Котовский и Пархоменко расстреляли его из маузеров, когда он, вытащив сзади из-под импортного плаща, привезенный с собой с Ангары Льюис, начал прикрывать отход остальных дам и Распутина.

— Быстрее! — крикнула Ника Ович, увидев, что Щепка встала перед Колчаком на колени, и не уходит.

— Уходите без меня, — ответила Щепка — Ино:

— Ан. — По земному:

— Ан-на. Котовский не стал стрелять, а попытался взять в плен Нику, но получил Зацеп Изнутри. Парень упал и почти ласково спросил:

— Ну, что дальше будешь делать? Она сначала не ответила, только потом сказала:

— Так и стой пока. — А стоял Котовский на коленях, как будто ждал начала игры:

— Ты на мне и хлопаешь ладонью по заднице, я ржу, ибо:

— Их либе дих. — Но, как говорится, не в этот раз. Хотя дама и обняла его сзади за шею, зацепив эту руку другой и положив ее на затылок, как Брюс Ли — совместила позвонки из горизонтальной плоскости в вертикальную. Пархоменко предложил Нике тут же бой на кавалерийских саблях, но это не случилось, так как все удивленно замерли, увидев, как мертвый Врангель встал и убежал. Смешно?

— Не было, — а наоборот повеяло смертным ужасом, как на Вещего Олега, когда он увидел змею, выползающую из его черепа. Его, ибо в данном случае, Вра убежал, да, но, как любимый:

— Конь Пиппер. p.s. — Здесь надо сделать важное замечание. Конь Пиппер — это конь Врангеля — Одиссея, а не Дроздовского — Ахиллеса, который был только что убит в пятку, но это противоречие оставлено, так как и раньше в процессе написания романа это совмещение часто чувствовалось. И оно также есть у Гомера в Илиаде. Как и сказал Стивен Кинг:

— Даже в любимых песнях я не все слова понимаю.

Увидев коня, Аги предложила Распутину позвать его хорошенько:

— Чтобы вернулся.

— И запрячь в тачанку, — понял маг. — Только я не обучен ездить за пулеметом. Тем не менее, они загрузили Колчака, который все еще держал свой именно Лью в лапах, и крикнули Аги и Щепке, которые были еще живы:

— Шнель, шнель-ь-ь! — Щепка-Ан успела, а Аги, услышав незнакомый немецкий споткнулась о выступивший булыжник мостовой, и ее взял в плен Пархоменко. Схватил и посадил перед собой на коня, как Ланселот, надеясь опередить в Этом деле Короля Артура. Пархоменко, собрав полуэскадрон, начал погоню. Правым флангом в его, как несмотря на не такую уж большую численность его кавалерии, он называл свой отряд:

— Дивизии, — шла рысью Кали. Левым — галопом Жена Париса.

— Впереди мост! — закричала, первой увидев его Ника.

— Горит? — только и спросила Щепка-Ан, не оборачиваясь, так вела стрельбу из Льюиса, который ни за что не выпустил из рук мертвый правитель всей России Колчак.

— Он так хотел стать настоящим ученым, что вот добился:

— Руки и после смерти не разжимаются.

— Хочет умереть вместе с именным пулеметом, — сказал Распутин, полуобернувшись от рулевого управления: — Этот Лью ему подарил сам.

— Сам изобретатель Льюис?! — удивилась Ника Ович.

— Нет, — ответил Распи, подергивая возжи, означающие сигнал, как многие подумали:

— Харакири, — а именно:

— На Мост!

— Но он горит? — даже задал неуместный вопрос Вра-Пиппер. Так показалось Распутину. А точнее, почему показалось? Своей магии он и научился, испытывая ее сначала на лошадях, мол, туды-твою:

— Понятно?

— Дак, естественно!

— Подарил ему, — Распи отпустил одну руку от пульта управления, и показал большим пальцем назад, сам э-э:

— Президент ЮЭСЭЙ — Америки.

— В каком смысле? — спросила даже Ан.

— Мол, давай, так скать, присоединяйся. И говорят, Колчак тогда только негромко буркнул в ответ:

— Пусть присоединяются те, кто это пишет на своих знаменах. Щепка дала последнюю очередь и диск закончился, пока она доставала другой мост начал рушиться. Но последние ее пули попали в лошадь Пархоменко, и он покатился через голову вместе со своим трофеем — Аги.